Но в них больше не было льдинок, лишь снова мелькнул этот непонятный отсвет нежности и какой-то давней боли.
Даже сквозь стенки палатки, в которой они находились, пробился отсвет магической вспышки.
Виктор Алексеевич, в оцепенении и тоске, сидел у постели Дариньки, прислушивался к ее дыханию, казавшемуся тревожным, и внутренними глазами видел, как этот ужасный кризис, с горбатыми черными лапами, возится где-то тут, в темном углу, за ширмой, куда не доходит отсвет голубоватого ночника.
Он, как всегда, подумал, что до сих пор может понимать этот отсвет, и радоваться ему, и ощущать таинство почти так же, как в детстве.