троп, тропа, муж. (греч. tropos - оборот, поворот) (линг., лит.). Слово, оборот речи, употребленные в переносном, иносказательном смысле.
ТРОП, а, м. (спец.). Слово или оборот речи в переносном, иносказательном значении. Тропы и фигуры.
м.
Слово, оборот речи, употребленные в переносном, иносказательном смысле.
м. греч. слово, речь в переносном, иносказательном, инословном, иноречивом смысле. Тропический смысл.
(от греч. trоpos ≈ поворот, оборот речи), употребление слова или выражения в переносном, образном смысле; в более узком значении ≈ словопреобразование, посредством которого достигается эстетический эффект выразительности в речи (художественный, публицистический, бытовой и др.). См. Тропы .
(от греч. τρέπω — поворачиваю). — В статье Поэзия выяснена роль элементарных форм поэтической символизации, носящих название Т. Особенного внимания требуют они как по своему значению в обиходе поэтической мысли, так и потому, что значение это в ходячем представлении и в большинстве учебных курсов характеризуется совершенно ошибочно. Основная ошибка общепринятых воззрений на поэтическую речь, нашедших выражение в учебниках теории словесности, заключается в том, что образность ("изобразительность") считается здесь лишь свойством поэтического слога и изложения, тогда как она составляет сущность поэтического мышления. Дело представляется таким образом: мысль — она предполагается уже готовой, добытой — может быть выражена в форме прозаической или поэтической. При чисто прозаической форме изложения стилистика предъявляет к слогу писателя требования правильности, ясности, точности и чистоты; поэтическая форма потребует еще одного качества: "Существенное свойство поэтической формы выражения мыслей, — говорится в одном учебнике, — составляет изобразительность, т. е. употребление таких слов и оборотов, которые возбуждают в воображении читателя наглядное представление или живой образ предметов, явлений, событий и действий. Изобразительности речи способствуют: эпитеты, сравнения, тропы и фигуры. Все вообще слова и обороты, употребляемые в переносном смысле, и называются тропами" ("Учебный курс теории словесности" Ливанова). "Различные свойства слога, рассматриваемого с художественной точки зрения, обнимаются общим названием изящества или красоты. Под это общее понятие подходят, во первых, все те логические свойства языка, от которых зависит ясность или понятность; во-вторых, свойства, которыми наиболее обусловливается изящество речи, именно: 1) благозвучие (или мелодичность), 2) изобразительность (конкретность, пластичность речи), 3) выразительность (патетичность). Изобразительность, или конкретность, есть такое свойство слога, когда слова вызывают в нашем уме живые представления предметов и явлений в том именно виде, в каком они воспринимаются нашими внешними чувствами, т. е. со стороны цвета, формы, движения и т. п. Конкретность достигается при помощи особых стилистических приемов, которые называются фигурами. Эти приемы или носят название фигур вообще, или делятся на собственно фигуры (сравнение и эпитет) и тропы (метафора, метонимия, синекдоха и проч.)". ("Учебный курс теории словесности" Стефановского). Таковы типичные воззрения учебников. То, что в одних отнесено к фигурам, относится в других к Т., те и другие прямо называются стилистическими приемами, образная иносказательность смешивается с конкретностью. Той же ошибки не взбежал и такой проницательный мыслитель, как Гюйо, давший в книге об искусстве с социологической точки зрения несколько ценных замечаний о Т., которые он охотнее называет образами или метафорами. "Поэзия, — говорит он, — заменяет один предмет другим, одно выражение другим, более или менее похожим, во всех тех случаях, когда это последнее возбуждает, в силу внушения, более свежие, более сильные или просто более многочисленные ассоциации идей, способные затронуть не только ощущение, но ум, чувство и моральное состояние". Здесь также на место поэтического мышления подставляются приемы поэтического изображения; автор далек от предположения, что мысль выражена в форме Т. потому, что в этой форме создалась. По мнению Гюйо, мысль могла быть выражена и в прозаической форме, без "замены одного предмета другим"; но необходимо было сообщить ей свежесть, силу, многозначность — и вот, — "одно выражение заменено другим". Иначе смотрит на эти явления научная теория поэзии, связанная с общим языкознанием. Поэзия есть для нее мышление в образах, то есть объяснение вновь познаваемого посредством индивидуальных, типических символов — заместителей обобщаемых групп. Эта умственная работа совершается не только в высших формах сложных поэтических произведений, но и в элементарных формах поэтического мышления, т. е. в поэтических элементах языка. "Поэт индивидуализирует в деталях, — замечает Каррьер, — потому что и все целое есть — индивидуализация". Создание языка в известной стадии идет, как мы знаем, путем поэтического творчества. Познавая новое явление, мысль называет его по одному из его признаков, который представляется ей наиболее существенным и сам уже познан предварительно, как самостоятельное явление. Это объяснение нового явления посредством перенесения на него названия уже известного и есть то, что мы называем Т., и, так как каждое слово употребляется нами, собственно, в переносном значении, имея и прямое (так называемую "внутреннюю форму"), то это и дало Потебне основания с некоторым правом заявить, что в сущности "в языке нет собственных выражений" ("Мысль и язык", стр. 158); та же мысль выражена позже Гербером в известном изречении: "Все слова суть Т.". Отсюда, очевидно, очень далеко до взгляда на Т., как на стилистический прием, посредством которого поэтизируют, конкретизируют и извне украшают поэтическую речь, подобно тому, как украшают гипсовыми орнаментами готовое здание. Т. — не та форма, в которую отливается готовая поэтическая мысль, но та форма, в которой она рождается. Поэт мыслит образами, а не придумывает их. Кто, имея готовое обобщение в виде отвлеченной формулы, переводит эту абстракцию в художественную форму единичного случая, тот не поэт. Его создание родилось на почве узко-рассудочной и имеет лишь один определенный смысл, а всякое истинно-поэтическое произведение многозначно. Изображение готовой мысли в форме индивидуального образа есть уже не символ, а аллегория: это — прозаическая схема, уже готовая идея, одетая в оболочку образа, не изменяющего эту идею и не символизирующего ничего кроме нее. Здесь нет движения мысли — от этого образа идея сделалась, быть может, нагляднее и общедоступнее, но не изменилась в своем содержании, не стала сложнее и развитие. Аллегория для прогресса мысли имеет одну цену с тавтологией; наоборот, Т. есть новое завоевание мысли. Более известное он, как и сравнение, уясняет при посредстве менее известного — и потому он вовсе не обязан сообщать речи конкретность: если явления конкретные для нас новы и не достаточно ясны и могут быть уяснены близкими и знакомыми нам отвлеченностями, то поэзия найдет в последних неисчерпаемый источник сравнений, а за ними и Т. Когда человек больше глядел на природу, чем в свой душевный мир, тогда естественно было объяснять отвлеченности конкретными сопоставлениями, брать Т. извне — и в основе каждого из наших названий для отвлеченных понятий лежит конкретное представление. Отвлеченное есть то, что влекли от чего-то, понятие — это то, что было взято, схвачено, представление — то, что поставлено перед нами. Но современный культурный человек так проникнут абстрактными представлениями, что они могут быть для него ближе, отчетливее и сильнее, чем внешние предметы; естественно, что, изображая последние, он возьмет яркие краски из мира первых. Гюйо указывает на Шелли, "который часто описывает внешние предметы, сравнивая их с призраком своей мысли, и который вместо реальных пейзажей рисует нам перспективы внутреннего горизонта...Он говорит жаворонку: "В золотом сиянии солнца... ты летаешь и скользишь как беспричинная радость, возникающая неожиданно в душе". Байрон говорит о потоке воды, которая бежит "с быстротой счастия", У Минского "льется дождик... тягостный, как голос совести виновной, долгий, как изгнанье, мощный, как судьба". Строго говоря, это, конечно, не Т., а сравнения, но разница в данном отношении не существенна Т. только более сжат и энергичен, чем сравнение; и там, и здесь мы имеем сопоставление двух явлений и выяснение одного при посредстве другого.
Учение о Т. и фигурах было в старин ной поэтике и риторике предметом тщательной и мелочной разработки. У Аристотеля, Цицерона, Квинтилиана мы находим ряд рассеянных, но подчас и до сих пор не лишенных интереса соображений. Но немногие верные замечания их, затрагивающие существо дела, были забыты позднейшими грамматиками и риторами, у которых теория Т. получила широкое развитие, обратно пропорциональное ее внутренней содержательности. Как вся теория их была по преимуществу практическим руководством к составлению прозаических и поэтических сочинений, так и многочисленные рассуждения их о Т. и фигурах имели в виду главным образом не столько изучение и объяснение существующего, сколько наставление к украшению речи подобающими сравнениями, эпитетами, метафорами, метонимиями и т. п. И здесь, как в остальных частях теории, учение почти исчерпывалось классификацией, но нигде классификация эта не доходила до таких изысканных, ненужных и сочиненных тонкостей и различений, как в учении о Т. и фигурах. Скалигер, ставивший себе в заслугу то, что он первый классифицировал их, различает среди них: significatio, demonstratio, sermecinatio, attemperatio, moderatio et correctio, asseveratio, conditio, exclamatio, repet i tio, frequentatio, acervatio, celeritas, evasio, commoratio, cornunctio, attributio, anticipatio, assimilatio, exempiumimago, translatio, collatio, comparatio, retributio, substitutio, allegoria, praescriptio, agnominatio и т. д. Столь же неисчерпаем в этой ужасающей терминологии Иоанн Бенциус в "De figuris libri duo" (1594). Значительная доля· этих схоластических упражнений сохранилась и в наши дни в наших учебниках и во французской школьной риторике. Немецкие курсы свободны от них и, быть может, в силу реакции, иногда впадают в противоположную крайность. Так, Боринский ("Deutsche Poetik") склонен к полному отрицанию классификации Т. "Они, — говорит он представителям старой риторики, — желают классифицировать, прежде чем исследовали и анализировали. Отсюда та пустынная вереница окаменевших обозначений, с которыми возится поэтика, сбивая с толку учащегося стараниями разобраться в них. Совершенно лишенные значения пошлости, как "метонимия" (переименование), полная беспомощность, как "синекдоха" (сопонимание), смешение материального различения с формальным, как в "персонификации" (оживлении неодушевленного предмета), все эти неумелые приспособления очень мало могут способствовать внутреннему пониманию присущей образам силы поэтического изображения. Дело не в том, чтобы создавать особые обозначения для оттенков этой изобразительности, — что легко может быть бесконечно, — но в том, чтобы изучать процессы в их целокупности и таким образом объяснять их". Но достаточно анализировать ряд Т., чтобы видеть, что они представляют собою различные группы. Конечно, классификация их есть отвлечение; в действительном Т. мы можем одновременно найти и метафору, и метонимию и синекдоху (см.), но виды эти существуют, и выделение их может лишь способствовать изучению поэтической иносказательности. Основанием классификации Т. должно служить отношение между объясняемым явлением и объясняющим образом.
А. Горнфельд.
(греч. tropos — поворот). Оборот речи, в котором слово или выражение употреблено в переносном значении в целях достижения большей художественной выразительности. В основе тропа лежит сопоставление двух понятий, которые представляются нашему сознанию близкими в каком-либо отношении. Наиболее распространенные виды тропов: аллегория, гипербола, ирония, литота, метафора, метонимия, олицетворение, перифраза, синекдоха, сравнение, эпитет (см. эти термины в алфавитном порядке).
(от гр. tropos — поворот) — двенадцатитоновый комплекс, состоящий из двух взаимодополняющих шестизвучий, которые могут быть как звукорядами, так и аккордами. Порядок звуков в тропах может изменяться, а каждый троп может начинаться с любого звука хроматической гаммы. Общее количество тропов — 44. Троп положен в основу додекафонной техники И. Хауэра.
Троп
♦ Trope
Стилистическая или логическая фигура, один из видов игры слов или идей.
Всякая ли стилистическая фигура является тропом? Вовсе нет. Троп основан скорее на игре со значениями слов, чем на игре с местом слова в предложении или порядком его употребления. Троп – семантическая фигура. Например, метафора и метонимия суть тропы; хиазм и аккумуляция – нет.
Философское употребление слова «троп» заимствовано из логики, а не из риторики. Троп – это вид аргумента (здесь имеет место не игра слов, а игра идей), что-то вроде фигуры мышления, своего рода расчлененное на составные части рассуждение. Например, словом «троп» называют ту или иную разновидность или фигуру силлогизма. Самые знаменитые тропы принадлежат Энесидему и Агриппе. Они выдержаны в традиции скептиков и заставляют усомниться в справедливости суждения. Троп – отличная боевая машина в войне с догматизмом. Полный список тропов приводят Диоген Лаэртий («О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», IX) и Секст Эмпирик («Пирроновы положения», I). В сводке Энесидема представлено десять тропов, доказывающих, что всякие представления относительны и видоизменяются в зависимости от воспринимающего объекта (человек или животное, тот или иной человек, восприятие осуществляется с помощью того или иного органа чувств и т. д.), а также в зависимости от обстоятельств (местонахождения, расстояния, чистоты вещества, его количества и т. д.), отношения к представлению, частоты наблюдения и от образа жизни. У Агриппы перечень тропов выглядит более компактно и наглядно. Всего их пять: троп разногласия (и среди философов, и среди обычных людей бытует множество различных мнений, так по какой же причине следует отдавать предпочтение какому-то одному из них?); троп отступления до бесконечности (всякое доказательство должно быть доказано с помощью другого доказательства, и так до бесконечности; следовательно, окончательно доказать что бы то ни было невозможно, следовательно, все в мире сомнительно); троп относительности (ничто не может быть осмыслено само по себе, всякое представление относительно к субъекту и обстоятельствам); троп принципов (принципы суть недоказуемые гипотезы: для доказательства чего бы то ни было необходимо прежде установить некие принципы, следовательно, всякое доказательство остается сомнительным); наконец, троп диаллели или порочного круга (попытка доказательства какого-либо положения с помощью другого положения, зависимого от первого; вывод – оба положения не имеют ценности). Эти пять тропов, как и десять тропов Энесидема, имеют цель поставить под сомнение любое суждение. Обойти их невозможно, так что лучше воздерживаться от утверждений догматического характера.
оборот речи, в котором слово или выражение употреблено в переносном значении в целях достижения большей художественной выразительности.