Сергуненков отдернул руку и, оглянувшись в молчаливом отчаянии, присел перед уносной на корточки.
Молоденький Сергуненков, непрощающе сомкнув белесые брови, стоял возле своей единственной уносной, подставлял к жадно хватающим губам усталой лошади горстку овса на ладони, другой рукой гладил, трепал ее влажную нагнутую шею.