Все трое (маленькая лопата в руках Лакса и моя хворостинка в счет не попали) направились к развалинам.
В руке у нее была изогнутая тонкая хворостинка.
Людовик, «худенький, тоненький, как хворостинка», subtilis et gracilis, «с лицом ангельской прелести», вышедший точно из легенды или раззолоченной заставки молитвенника, невозможный как будто в истории, но вот все же действительный.
Один из них отделился от группы и плавными движениями – так, что не хрустнула ни одна хворостинка на земле, подошел ко мне.