Сжатая в кулаке тряпица, пять минут назад наполненная силой, теперь выглядела как обычный носовой платок.
Время от времени приходилось останавливаться, поджигать тряпицу и осматриваться, а потом, пока тряпица еще горела, ускорять шаг и за несколько секунд преодолевать невероятно большое расстояние в пять-десять метров, а дальше снова брести в непроглядной темноте, замирая и обливаясь холодным потом от малейшего шороха, взвизгивая и почти теряя сознание, когда рука или, не приведи господь, лицо попадали в липкую паутину.
Вот тряпица, промой как следует ожоги на груди.
Теперь же колыхалась грязно-белая тряпица, и от нее исходила угроза, сулящая все ту же тоску и ненависть.