Розалия Осиповна Шор (1894-1939)
☼ филолог, лингвист, культуролог. После окончания герм. отделения историко-филол. ф-та 2-го МГУ (б. Моск. высшие женские курсы; 1919) и лингвистич. отделения историко-филол. ф-та МГУ (1921; специализировалась по истории зап. лит-ры у М.Н. Розанова и по сравнит. языкознанию и санскриту у В.К. Поржезинского и М.М. Покровского) была оставлена при кафедре сравнит. языковедения. Работала в Ин-те языка и лит-ры РАНИОН (1922-29), Ин-те народов Востока (1926-29); Гос. академии худож. наук (1924-30; ученый секретарь фольклорной подсекции лит. секции), Ин-те языкознания (1931-33) и др. научных ин-тах. Докт. филол. наук (1936), проф. (1934) кафедры языкознания Моск. ин-та иностр. языков и Моск. ин-та философии, лит. и истории. Действит. член Моск. лингвистич. кружка (1920), действ. член лингвистич. об-ва при Моск. ун-те (1917-23). Редактор лингвистич. раздела и автор многих статей по лингвистике, поэтике, зап.-европ. лит-ре в Лит. и Большой сов. (1-е изд.) энциклопедиях, штатный рецензент книг по лингвистике и поэтике журнала "Печать и революция" (1923-28).
В сферу на редкость широких филол. интересов Ш. входили общее языкознание, семасиология, экспериментальная фонетика, социолингвистика, индоевроп., тюркское и кавказ. языкознание; теория лит-ры, лит-ра др. и новой Индии, зап.-европ. ср.-век. лит-ра, нем. лит-ра 18-19 вв.; фольклористика.
В ранних, формалистич. работах по поэтике, посвященных анализу новеллистич. и романной композиции, Ш. испытала влияние М.А. Петровского, однако уже в сер. 20-х гг., критикуя, в частности, формализм ОПОЯЗа, рассматривала формальное описание только как Forstudien, как исходный пункт историко-культурной (социально-истор., позже классово-истор.) интерпретации лит. произведения. Одновременно изменилось и ее понимание задач лингвистики, определявшихся теперь как историко-культурная интерпретация языка, анализ словесного знака как памятника прежних культурных эпох бытия его носителя — коллектива, что предполагало возвращение лингвистики в филологию, в круг наук о культуре; Ш. обостренно ощущала исчерпанность позитивистски ориентированного языкознания младограмматиков и моск. формальной школы (см. Русская формальная школа), необходимость обновления его эпистемологич. ориентиров. Смена научной идеологии Ш. в значит. степени была связана с усвоением ею логико-герменевтич. идей Шпета, в Эстетич. фрагментах к-рого она увидела обоснование новой системы теор. лингвистики, состоящее в подведении филос. фундамента под социальную теорию языка; себя она причисляла к молодой моск. лингвистич. школе, группирующейся под знаменем Эстетич. фрагментов (1925). С этих позиций она критиковала логистич. направление в лингвистике (логико-семиотич. учения А. Марти и Гуссерля (см. Гуссерль)), отсюда и своеобр. трактовка активно пропагандируемой ею франц. социол. школы (под ее редакцией и с ее комментариями в 30-е гг. вышли перевод Курса общей лингвистики Ф. де Соссюра, а также классич. труды А. Мейе и Ж. Вандриеса).
Своеобразие научной позиции Ш. (вызывавшее часто несправедливые обвинения в эклектизме) обусловило позитивную (но далеко не безоговорочную) оценку ею "нового учения о языке" Марра, с к-рым ее сближали и наиболее общие методол. установки (филологизм, соответственно, отказ от традиц. деления лингвистики на "внешнюю" и "внутреннюю"), так и более частные, например приверженность идее "скрещения языков".
Соч.: Язык и об-во. М., 1926; Кризис совр. лингвистики // Яфетический сб. Т. 5. Л., 1927; Выражение и значение (логистич. направление в совр. лингвистике) // Уч. зап. Ин-та языка, и лит-ры. М., РАНИОН, 1927; Формальный метод на Западе. Т. 1. М., 1927; Осн. проблемы яфетич. теории // Обществ. науки СССР. 1917-1927. М., 1928; На путях к марксистской лингвистике. М.; Л., 1931; Введение в языковедение (в соавт. с Н.С. Чемодановым). М., 1945.
Лит.: Памяти P.O. Шор // Сб. статей по языковедению. Т. 5. М., 1939 (библиогр.); С.М. Хроникальные заметки: [о заседании, посвященном 100-летию со дня рождения P.O. Шор] // Вопр. языкознания. 1995. № 3.
С.Ю. Мазур.
Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996
ж обл. (астрах.) соль, выцветающая на солонцах (калм.) (Даль, 4, 642); солончак, образовавшийся на месте высохшего озера (Сл. Акад., 1965, 17, 1507). Заимств. из тюрк. См. Радлов шор (чаг., уйг.) 1. солончаковая степь; 2. морская соль; шора из перс. селитра; шорак солончаковая степь, пустыня; шорШк солончак; шорИк солшЕчаковая почва; шортак (узб.) соленый 4, 1027— 1029). ср. также аз. шор I соленый; шор су соленая вода; шор II солончаковая почва, солончаки (Аз.-рус. сл., 1941, 365); кирг. шор I 1. солончак, шор мер солончаковая почва; 2. соленый; шор су у соленая вода, шор кол соленое озеро; шор II несчастье, беда (Юдахин, 1965, 911); кк. шор 1. соленый, шор жер солончак; 2. перен. несчастье (Кк.-рус. сл., 1968, 739); тур. sure, surezar из перс. солончаковая почва, солончаки (Магазаник, 1945, 571). См. также монг. шор II солёность (Монг.-рус. сл., 1957, 657). (In Russian history, the salt trade had a supreme importance, Rus depended entirely on salt imports, in the Middle Ages supplied by Türkic producers. Slavic/Russian language had a cluster of term associated with the salt trade.)
ШОР, сор
(тюрк.) - солончак, пересыхающее мелководное солѐное озеро с глинистым дном. Термин "Ш." распространѐн в Средней Азии, Казахстане, Закавказье.